Часть 2. Действующие лица
Посредники ближайшего прошлого – Предсказатели

Вольф Григорьевич Мессинг

1899 – 1974 гг. – артист эстрады, заслуженный артист РСФСР

Вольф Мессинг, имел способность получать достоверную информацию о будущем. Одно из известных его пророчеств на родине, в Польше, получившее широкое освещение в газетах, было связано с фотографией молодого человека. Глядя на неё, Вольф успокоил женщину, давшую ему фото, что брат её жив и на тринадцатый день она получит от него письмо. Это обещание стало достоянием газетчиков. В предсказанный день вместе с женщиной письмо ожидали корреспонденты почти всех польских газет. Письмо из далекой Филадельфии пришло с вечерним поездом.

Много позже Вольф Григорьевич пересказал этот случай журналисту Чернову Вадим Сергеевичу:

«...В Польше пришла ко мне одна женщина: «Помогите, - говорит. – Я вся измучилась от неведения». И показывает фотографию мужчины. Вижу, что он похож на нее, это был ее брат, который несколько лет назад уехал в Америку, и с тех пор от него ни слуху ни духу, как говорится.

– Он живой? – спрашивает женщина.

А на меня тут как наехало, вижу я его живым, улыбающимся и в отличном костюме. И откуда-то я знаю, что брат уже написал ей письмо, что она его скоро получит. Но когда? Оказывается, я и это почему-то знаю, говорю торопливо и абсолютно уверенно:

– Не волнуйтесь, пани. Ваш брат жив. У него были сложные времена, вот и молчал. Вы получите от него письмо на тринадцатый день, считая сегодняшний.

– И она получила письмо от брата?

– Да, точно на тринадцатый день. Подобных случаев у меня было много... Кстати, этим даром владею не только я. В истории описаны, если покопаться в хрониках, в дневниках, в мемуарах, тысячи совершенно неожиданных и с поразительной точностью сбывшихся предчувствий - интуитивных предвидений».

Первое предсказание в СССР Мессинг сделал в Бресте заведующему отделом культуры райисполкома Петру Андреевичу Абрасимову: «- У вас большое будущее, вы станете послом в большой стране». Предсказание, в последствии, подтвердилось.

Вольф Мессинг родился 10 сентября 1899 года в России, точнее на территории тогдашней империи, вблизи Варшавы, в еврейском местечке Гора Калевария, у фанатически религиозных Григория и Сары, позже к Вольке добавились – Семка, Сонька и Бетька. У него в памяти остались: маленький деревянный домик и сады, их было два яблоневый и вишневый, взятые в аренду, в этих садах мальчишки и их мать трудились с утра до темноты. Отец, по одной версии, был основным работником в саду, по другой, любил выпить и отдавал предпочтенье шинку. Можно предложить и промежуточный вариант.

В раннем детстве Волька страдал лунатизмом. вполне возможно, что много позже, когда Мессинг осмысливал свой дар, то он как-то связывал его с данным фактом. В шесть лет Вольку отдали в хедер - школу при синагоге. У мальчика была отличная память, поэтому в знании Талмуда он преуспевал и его ставили в пример другим ребятам.

Первые предсказание от Вольки услышала мать Сара – вначале о том что соседский сарай сгорит, затем о приезде в их село цирка и о скорой смерти коровы Розки (17, стр.17-21).

На встрече семьи и соседей с Шолом-Алейхем предсказал тому отъезд из Киева в связи с погромом. В свою очередь и Шолом-Алейхем предостерег Вольку:

– Не знаю, кем ты будешь, мальчик. У тебя явно пророческие способности. Ты можешь стать знаменитым. И на твоем пути могут встречаться опасные люди. Будь осторожен с ними. И не отступай от цели. Никогда!

Имеющийся дар Вольке лишь осложнял нищенскую жизнь в родном доме. По пьянке отец грозился прибить парнишку, если ещё о какой грядущей неприятности сообщит.

“В детстве я не сомневался в существовании Бога. Напротив, иной взгляд казался мне кощунственным, преступно дерзким. И раввин, обратив внимание на мою раннюю набожность, решил послать меня в иешиву, чтобы подготовить к карьере раввина. Родители были бесконечно рады, ибо считали это за великую честь. Да и слову раввина подчинялись беспрекословно. Но меня, признаться, такой оборот не очень обрадовал. Почему? Не знаю... Может, надоела зубрежка, может, что иное, но я стал решительно противиться уготованной мне судьбе. Меня настойчиво уговаривали, упрашивали, а когда не помогло, то и били, несмотря на мое "призвание". Я же упорствовал, и в конце концов все от меня отстали.

Однажды под вечер отец отправил меня в лавку за спичками. Уже смеркалось, а когда я возвращался к дому – совсем стемнело. И вот тут-то и произошло первое в моей жизни чудо, роковой печатью предопределившее всю мою дальнейшую судьбу. Быть может, не чудо, а, как говорят, знамение, исполненное глубокого для меня смысла.

На ступеньках крыльца в бликах затухавшей зари выросла гигантская фигура в белом облачении, и я отчетливо расслышал слова, сказанные глубоким низким басом, который и сейчас звучит у меня в ушах:

"Сын мой! Свыше я послан к тебе... Предсказать твое будущее... Стань иешиботником! Небу угодны молитвы твои!"

Сейчас мне трудно передать тогдашнее мое впечатление от этой встречи и от слов таинственного великана. Ведь нужно помнить, что я был тогда мистически настроен. Видимо, я упал и потерял сознание, потому что, когда пришел в себя, то увидел над собой лица родителей, читающих молитвы в экстазе. Успокоившись, припомнил, что со мной стряслось, и рассказал родителям. Мать печально покачивала головой, что-то бессвязно нашептывая. Отец же, проявив завидную выдержку и сосредоточившись на каком-то своем размышлении, вдруг вынес решение: "Так хочет ОН!"

Потрясение было настолько сильным, а слова отца столь вескими и решительными, что я больше не упрямился...” Его послали учиться в иешибот, учебное заведение готовившее духовных служителей.

У Вольфа была трудная юность вдали от дома и последующее вхождение во взрослую жизнь. Существует несколько версий. Продолжим начатую, автором которой, в той или иной мере, является сам Мессинг.

“Молитвы... Талмуд... Все в пределах молитвенного дома. Там же и жил. Вскоре меня постигло новое потрясение. В одном из странников, часто находивших приют в нашей школе, я узнал того "посланника неба", который указал мне от имени Бога предначертание жизни! Я узнал его сразу по громадному росту и необычайно редкому голосу.

Вот как! Значит, все это было подстроено отцом?!

Именно это событие поколебало мою веру, прежде столь глубокую. Разве Господь мог допустить, чтобы какой-то нечестивец от Его имени мог говорить! Я и сейчас считаю, что тот отцовский обман помешал мне стать раввином. Жуткое разочарование в отце, школе и даже религии овладело мной.”

Он бежал из иешибота странствовать по свету. "Сломав кружку, в которую верующие евреи опускали свои трудовые деньги "на Палестину", и твердя про себя извечные слова всех обиженных и угнетенных: "Вот вам за это!", я пересыпал себе в карман все её содержимое. Раз Бога нет, значит, теперь все можно... К счастью, оказалось, что это не так, что есть и, помимо угрозы Божьего наказания, мотивы, удерживающие человека от дурных поступков. Но в те годы я еще не знал, что обманывать, совершать непорядочные поступки – это прежде всего терять уважение к самому себе. Я присел на холодные ступеньки молельного дома и пересчитал украденные деньги. Оказалось, как сейчас помню, восемнадцать грошей, которые составляли девять копеек. И вот с этим "капиталом", с опустошенной душой и сердцем я отправился навстречу неизвестности" (64 , стр. 630). Странствие началось с поезда шедшего в Берлин. Поскольку билета не было, он ехал под скамейкой, где и был обнаружен кондуктором. От страха он схватил попавшийся обрывок бумаги и сунул кондуктору. Его гипнотические возможности оказались настолько сильными, что клочок бумаги был прокомпостирован, как натуральный билет и возвращен, с предложением занять место на лавке.

В Берлине в результате голодного обморока Вольф Мессинг попал в больницу, где в морге на третий день один из студентов пришедших на практику обнаружил, что он живой, а сопровождавший их знаменитый профессор-невропатолог Абель определил, что он находился в летаргическом сне. Абель стал первым человеком, чьи мысли пришедший в себя Вольф услышал и пересказал вслух. Абель объяснил ему, что он находился в состоянии летаргии, вызванной малокровием, истощением, нервными потрясениями. Профессора очень удивила открывавшаяся у мальчика способность управлять своим организмом. От него он впервые и услышал слово "медиум". Он сказал:

– Вы – удивительный медиум.

Абель начал ставить опыты. Прежде всего, он старался привить Вольфу чувство уверенности в себе, в свои силы. Он сказал, что можно приказать себе все, что только захочется.

Вместе со своим другом и коллегой профессором-психиатром Шмиттом Абель проводит опыты по внушению. Жена Шмитта отдавала Вольфу мысленно приказания, он выполнял их, она была первым его индуктором.

Опыты внушения Абеля и Шмитта проводились неоднократно. И результаты раз от раза становились все лучше и лучше. Вольф начинал понимать отдаваемое ему мысленно распоряжение значительно быстрее и точнее. Научился выделять из хора "звучащих" в его сознании мыслей окружающих именно тот "голос", который нужно было услышать. Абель не уставал твердить:

– Тренируйте, развивайте ваши способности! Не давайте им заглохнуть!

Абель научил его и еще одному искусству – способности выключать силой воли то или иное болевое ощущение.

Доктор Абель много занимался с ним, ища новые вариации его телепатических возможностей. Он же учил его контролировать свою волю и психику, учил уверенности и самообладанию. Вот с тех самых пор главным рычагом его воли стали слова: "Я – Вольф Мессинг!"

С улыбки Абеля, как считает сам Мессинг, и начала ему улыбаться жизнь.

В 1913 году, когда начался сбор яблок Сара и Григорий получили первый почтовый перевод на десять рублей от Вольфа, это было для них целое состояние.

По версии Володарского в Берлине в 1913 Энштейн и Фрейд были на представлении Мессинга и даже приняли в нем участие, а в 1914 г. Мессинг с Абелем были в гостях у Эйнштейна. На этой встрече Фрейд стал индуктором Вольфа. Шестидесятилетний, строгий Фрейд мысленно приказал ему: подойти к туалетному столику, взять пинцет и, вернувшись к Эйнштейну, выщипнуть из его великолепных пышных усов три волоска. Второе задание было проще: подать Эйнштейну его скрипку и попросить его сыграть.

Началась Первая мировая война. Мессинг стал понимать важность знаний. Особенно интересовала его психология. Он длительное время работал в Вильненском университете на кафедре психологии, стремясь разобраться в сути своих собственных способностей.

В 1916 г. в Париже Абель познакомил Вольфа с первым его импресарио, господином Цельмейстером.

В 1917 г. они с импресарио выехали в большое турне. Маршрут охватывал чуть не весь земной шар. Вольф объездил большинство континентов и посетил многие столицы различных государств.

В 1921 г Мессинг вернулся в Варшаву. На перекроенной карте Европы местечко, где Вольф родился и где жили его родители, оказалось на территории Польши. Когда ему исполнилось двадцать три года, его призвали в армию. По окончании военной службы Мессинг вновь вернулся к опытам. Его новому импресарио господину Кобаку было лет пятьдесят. Это был очень деловой человек, с ним Мессинг совершил множество турне по различным странам Европы, Южной Америки, Азии, а также Австралии.

В 1928 или 1929 г. во время представления в Париже, Вольфа попросили помочь в раскрытии тайны отравления состоятельной вдовы. Проводником префекта и Мессинга был юноша 18-20 лет, сын покойной. "Переходя из комнаты в комнату, Мессинг внезапно остановился у старой картины в комнате, примыкающей к спальне. Это был портрет убитой женщины – аристократического вида леди в подвенечном платье. Некоторое время Мессинг изучал картину, потом повернулся к юноше.

– Отдайте ключ, который висит за портретом, полиции, - сказал он. – Вы открывали им сейф, после того как отравили свою мать.

Через час молодой человек признался в убийстве." (64, стр. 670).

В 1937 году, выступая в одном из театров Варшавы, в присутствии многих сотен людей он предсказал гибель Гитлера, если тот повернет на Восток. Об этом предсказании Гитлер знал: поскольку предсказание сразу же было опубликовано почти всеми польскими газетами – аншлаги на первой полосе. В результате, при пересечении немецкой армией границ Польши, была объявлена премия в 200 000 марок (есть версии 100 000 и 250 000 марок) за указание местонахождения Мессина.

В 1939 году, при попытке найти родных, Мессинг попал в руки гестапо и был посажен в одиночную подвальную камеру, в которой и продемонстрировал свои гипнотические возможности. Его охранники сами пришли в его камеру, отдали ему ключи и позволили себя в ней запереть, а Вольф, использовав еще несколько раз свои способности, вышел из здания.

Родственники Вольфа погибли в Майданеке, в варшавском гетто. Конец жизни родителей у разных авторов описан по разному. У Мессинга не осталось даже фотокарточки от тех лет.

С помощью польских партизан он из Варшавы добрался до границы и перешел её. В СССР Вольф Мессинг пограничным властям представился артистом оригинального жанра и ему пришлось многократно демонстрировать свои возможности.

Так, в Бресте, упоминавшемуся Абрасимову он их продемонстрировал на примере букета с ромашками. В один из цветков букета Абрасимов воткнул швейную иглу, так что её не было видно. Мессинг взял его руку и без труда нашел иглу.

В Минске первый секретарь ЦК Пантелемон Пономаренко дал ему мысленное задание пройти в помещение библиотеки, найти нужный том Ленина и открыть его на странице начала статьи: «Шаг вперед, два шага назад». Мессинг с заданием блестяще справился, несмотря на то, что почти не знал русского языка.

По Володарскому Мессинг из Бреста в сопровождении полковника Фридмана и его дочери самолетом прилетел непосредственно в Москву, где на Лубянке в своем кабинете его принял Берия (17, стр. 307-309).

В 1940 г. первые гастроли Мессинга в СССР начались в Минске и других городах Белоруссии. В зале клуба НКВД Мессинг предсказал победу советских войск над фашистской Германией. Это было, когда все средства массовой информации, будучи в восторге от известного пакта Молотова – Риббентропа, славили советско-германскую дружбу. На одном из сеансов в Московском клубе НКВД, получил вопрос – «что он думает о советско-германском пакте?». Напомню, пакт – «о ненападении» был заключён 23 августа 1939 г, а сеанс проходил в начале 1940 года, когда данный вопрос ещё всех волновал. Взволновал он и Мессинга, у которого, как говорят в подобных случаях, сразу же «пошла картинка». Он тут же со сцены постарался её передать аудитории: «Я вижу танки с красными звездами на улицах Берлина». Наркомату иностранных дел СССР – пришлось объяснять германской стороне, что высказывание частного лица не отражает точку зрения Советского правительства.

Во второй приезд в Москву на Лубянке собралась очень внушительная комиссия, и заданий было много: от поиска различных вещей, до получения в банке 100 000 рублей по чистому листу бумаги. Со всеми заданиями он справился, все были в восторге, за исключением Берия.

Затем, уже Сталин, предложил ему, прийти к нему в конкретный день, в 10 часов утра в кабинет, не имея никаких документов. Когда Мессинг в назначенное время появился у Сталина, тот спросил у него, как он это сделал. «Я внушил им, что я Берия».

По версии писателя Анатолия Королева “Сталин решил узнать у Мессинга час своей смерти. Мессинг знал ответ, но, опережая слова, решительно сказал вождю, что не будет отвечать на вопрос об этом даже ему, Сталину, но клянется, что никогда и никому и ни при каких обстоятельствах не скажет об этом.

Через 10 дней после начала войны Сталин вызвал Мессинга на заседание Политбюро.

Мессинг знал, о чем его спросят, и мучался, как быть и все-таки решил – была, не была – скажу. Началось заседание, на котором обсуждали катастрофическое начало войны, выждав удобный момент, Сталин обратился к Мессингу и спросил: "– Товарищ Мессинг, скажите партии, когда закончится война с фашистами? Только говорите откровенно. Ничего не бойтесь". Мессинг ответил, что война закончится в 1945 году, в мае и что СССР победит.

Наконец, "проверки" кончились. Гастроли – в Одессе и Харькове

Из воспоминаний Татьяны Лугиной о первой встрече с Мессингом перед началом войны с фашистской Германией.

Июньским утром 1941 года Татьяна, тогда ей было восемьнадцать, сидела в уютном кожаном кресле вестибюля гостиницы "Москва", дожидаясь прихода Шарипова, директора недавно зародившегося в Средней Азии республиканского кино-объединения.

И вдруг обратила внимание на мужчину в дорогом сером костюме, сорочка цвета морской волны, большие роговые очки. Лохматая, словно распотрошенный кочан капусты, голова. Нос, "не по мерке"– слишком широкий. Из-за слегка согнутого в пояснице туловища взъерошенная эта голова клонилась вперед с "экраном" большого квадратного лба. Руки его расслабленно свисали к бедрам, а кулаки, словно в нервном тике, то сжимались, то разжимались. Был он средних лет, не очень высокий, худощавый. Шел медленно, поминутно оглядываясь, с усилием отрывая ноги от пола. Казалось, что он кого-то ищет, но двигался неизменно к моему креслу. Приостановился, заметил меня и, уже не оглядываясь, направился в мою сторону.

Подошел ко мне, и я увидела его глаза: пронзительные, ироничные, с бесовскими искорками и чуть усталые.

Мужчина, мягко улыбаясь, сказал:

– А шейн мейделе... (Красивая девочка).

Я смутилась от похвалы. А он на плохом русском языке спросил, как меня зовут. Я ответила, что настоящее мое имя Тауба (что значит голубь), но обычно зовут меня Таней.

– Тайболе..? – переспросил он, – Голубушка..? Ты кого-то ждешь? Зачем ты тут сидишь?

Полузакрыв глаза и еще ниже опустив голову, слушал мой ответ... Нижняя губа его полуоткрытого рта нервно вздрагивала, брови сдвинулись к переносице, и в глазах – щемящая сердце тоска.

– Нет! – сказал он громко, почти выкрикнул. – Нет! Ничего этого уже не будет!

– Чего не будет? – спросила я незнакомца испуганно.

– Ничего: ни фильма, ни поездки, НИ-ЧЕ-ГО!.. И надолго!

Произнес он свою краткую тираду тоном пророка – внушая мне мистический страх своей безаппеляционностью.

Прошло только несколько дней, и 22 июня началась война, и ничего уже не было: ни съемки фильма, ни поездки в Среднюю Азию, ничего того, ради чего я приходила в гостиницу "Москва".

В ночь нападения немцев Мессинг был в Минске в общежитии для артистов, вместе с которыми сразу же после нападения поездом был направлен в Сибирь, где продолжал выступать в концертных залах разных городов с сеансами по чтению мыслей. Поскольку ему платили по высшей ставке, то уже в 1942 г. он обладал значительным капиталом.

Татьяна Лунгина из воспоминаний Мессинга:

“:- Я действительно никогда не поклонялся золотому тельцу. Так что в моем положении эмигранта самым разумным было отдать свои сбережения на нужды армии. Такие поступки тогда широко рекламировались для поднятия патриотизма. Я решил, что лучше всего вложить деньги в самолет.

Я обратился к правительству с просьбой удовлетворить мое желание. И получил телеграмму – ответ за подписью самого Сталина:

"Товарищу Вольф Мессингу. – Примите мой привет и благодарность Красной армии, товарищ Вольф Мессинг, за вашу заботу о воздушных силах Красной армии. Ваше желание будет исполнено. И.Сталин."

Первую боевую машину я подарил в 1942 году, а более усовершенствованный истребитель передал авиационному полку два года спустя. Как-нибудь покажу тебе экземпляр многотиражной газеты тех лет "Летчик Балтики". В ней есть большая статья героя войны, летчика – капитана К.Ковалева, в которой он рассказывает о встрече со мной. Что ж, встреча эта памятна и мне. Но не могу без улыбки вспоминать, с каким трудом далось мне составление дарственного текста для фюзеляжа самолета. Ведь не писать же краской неграмотно составленный мной текст! Но меня отредактировали, и надпись выглядела так:

"Подарок профессора В.Г.Мессинга балтийскому летчику Герою Советского Союза К.Ковалеву. За победу над фашизмом!"”

Тогда же у Мессинга в Новосибирске у Мессинга появился названный сын – Эгмонд Месин-Поляков. Экзотическое имя мальчику дал отец, служивший музыкантом в пограничных войсках – в честь известной увертюры Бетховена. Позже, уже в Новосибирске, ребенку дали другое имя – Алексей. Так звали брата мамы, летчика, героически погибшего на войне. В качестве крестного отца и был приглашен Мессинг. С тех пор начались их родственно-дружеские отношения, длившиеся вплоть до кончины Мессинга.

Уже став взрослым, Месин-Поляков с теплотой и благодарностью вспоминает время, проведенное с крестным отцом. Вот они впятером празднуют передачу летчику Ковалеву истребителя – присутствовал и сам герой, всем было весело и радостно. Мессинг подарил Ковалеву очень красивые и точные швейцарские часы, точно такие же носил и он (28).

Сила внушения Мессинга хорошо иллюстрируется рассказом самого Алексея Мессин-Полякова, в одной из телепередач:

– В 1942 году, когда Мессинг у них был в гостях. Маленький Алексей заинтересовался золотыми часами Омега. Ему хотелось их рассмотреть, тогда Мессинг сказал ему чтобы он вытянул руки по швам, а через 3 минуты, когда мальчик поднял руки на одной из них были часы и он мог их хорошо рассмотреть, затем часы исчезли.

Аналогичный прием Мессинг использовал в немецком полицейском участке, куда он попал в результате преследования проводимого в соответствии с указом Гитлера. Там он перед собранными, по его воле в камере немецкими полицейскими якобы высыпал брильянты, которые те бросились собирать, а Вольф вышел из камеры и закрыл её. Мессинг мог даже давать задание собаке, находящейся в соседней комнате.

В 1943 году при остановке с концертом в Новосибирске Мессинг вечером был в гостях, а когда пришло врем расходится он посоветовал всем остаться на ночь в доме хозяев, поскольку на улице их ждет опасность. Некоторые из гостей не прислушались к совету и на улице были ограблены.

Здесь стоит прервать версию, автором которой является Мессинг, и остановится на версии Шенфельда, которую он как бы пересказывает также со слов Мессинга:

– “Светлейшим моментом в моей жизни бывал праздник Пурим, карнавал еврейской бедноты. Молодежь рядилась, кто во что мог, и ходила по улицам, разыгрывая сцены из библейской Мегилот Эстер. Очевидно, именно тогда я неясно ощутил, что существует искусство как форма отражения и приукрашивания действительности. А поскольку зрелища облегчают жизнь, я начал к ним тянуться.

Мне было тринадцать лет, когда внезапно скончалась блаженной памяти мать моя. здравый смысл подсказывал, что в Горе меня уже ничто не держит и что надо уходить и отыскивать себе место под солнцем. Я ведь еще нигде не был и ничего не видел, кроме Мировских торговых рядов в Варшаве. Но я молчал, затаив мысли, и ждал подходящего случая.

Цирк «Корделло», как я сегодня понимаю, был скорее намеком на цирк. Но тем не менее, я совсем потерял голову, когда у монастырского вала у излучины Вислы забелело его шапито. Это было скорее семейное предприятие. Отец, пан Антон Кордонек, был директором, дрессировщиком, эквилибристом, мастером всех цирковых искусств в одном лице. Пани Розалия, его жена, тоже умела проделывать все, что демонстрируют цирковые артистки в манеже. Двое сыновей, силачей и акробатов, две малолетние дочки-наездницы, да дядя Конрад, один заменявший целый оркестр — вот и вся труппа. Чуть ли не членами семьи считались две пары лошадей, работавших в манеже и ходивших в упряжке, любимец детей пони Цуцик, вислоухий ослик Яцек, бодливый козел Егомощ, да шкодливая и озорная обезьянка Муська. Были еще две собачонки из породы шпицов и пятнистый дог.

Хотя денег у меня не было, я ухитрялся попасть на все спектакли, пролезая прямо между ног у зрителей.

Из-за ремонта цирку пришлось задержаться у нас довольно долго — и все это время я дни напролет вертелся вокруг жилого фургончика, двух фургонов побольше и палатки, огораживавших стоянку цирка. Привлекали меня запах конюшни, отзвуки тренировки и будни иной, увлекательной жизни. Я был счастлив, если мог помочь: принести воды, дров, охапку сена или соломы. Циркачи постепенно привыкали к моему молчаливому присутствию и добровольной помощи. И когда меня в один прекрасный день дружелюбно пригласили: «Эй, жидэк, садись с нами к столу!» — я понял, что стал у них почти своим человеком.

Когда цирк стал собираться в путь, я прямо впал в отчаяние. Впервые я приобрел друзей и сразу же терял их. Я проворочался всю ночь, а под утро взял свой тефилим для утренней молитвы, завязал в узел краюху хлеба и луковицу, и вышел из спящего еще местечка по направлению на Гроец. Отойдя шесть-семь верст, я сел на бугорок у дороги. Вскоре раздался топот копыт и громыхание фургонов. Когда они поровнялись со мной, пан Кордонек увидел мою зареванную физиономию, он натянул вожжи и произнес: «Тпру-у!» Потом немного подумал — и не говоря ни слова, показал большим пальцем назад, на фургон… Залезай, мол! Так началась моя артистическая карьера.

За оказанную мне доброту я изо всех сил старался быть полезным членом труппы. Преодолев страх, я научился обхаживать и запрягать лошадей и ходить за другими животными. Пейсы свои я обрезал и напялил на себя что-то вроде ливреи. Нашлась для меня и обувь.

Кордонки относились ко мне, как к члену семьи, и я не жалел, что ушел из штетеле. В свободное время мама Кордонкова обучала своих дочек и меня польскому языку и грамоте. Папа Кордонек показывал мне секреты иллюзионистских трюков. Моя невзрачность и невесомость очень подходили для факирских выступлений. Я научился ложиться на утыканную гвоздями доску, глотать шпагу, поглощать и извергать огонь.

В разгар лета 1914 года вдруг разразилась война… Страх сказать — мировая! Немцы наступали, русские отступали, фронты передвигались, людям было не до зрелищ. Молодых Кордонков призвали в армию, и наш цирк распался. Пришлось мне возвращаться домой. Гнев отца я смягчил, отдав ему почти все, что заработал. Отец в мое отсутствие вторично женился.

Выдающимся артистом я не сделался, мыкался по балаганам и луна-паркам. Жил я тогда скромно, снимал угол у одной вдовы в еврейской части Варшавы.”

Под впечатлением от выступлений известного телепата и ясновидца Арно Леони, который читает человеческие мысли, Мессинг загорелся мечтой освоить эту специальность.

Через пана Кобака, посредника по устройству цирковых артистов, и пана Циглера, антрепренёра артистов варьете, ему удалось познакомиться с неким паном Залесским. Это был телепат не крупного разряда, но ремесло знал хорошо. Мессинг одолел книги Охоровича, Манчарского и Рише в переводе с французского и через некоторое время мог с грехом пополам ассистировать маэстро Залесскому.

“Я обращался к одному из зрителей и просил его вручить мне какой-нибудь предмет. Ну, что может быть в карманах у человека в такой обстановке? Чаще всего мне подавали часы. И тогда я показывал их зрителям, а затем таинственно, как бы стараясь направить телепатический ток на маэстро, спрашивал:

— Что у меня в правой руке?

Маэстро корчился, как пораженный электрическим током, а затем глухо выдавливал:

— Часы…

После того как гром аплодисментов стихал, я спрашивал:

— А что у меня в левой руке?

Это означало — очки.

— А что у меня теперь в левой руке?

Здесь речь шла о расческе.

Существовала подробно разработанная система обозначений для всех предметов, которые люди носят при себе. Надо было только очень остерегаться детей, — и я их потом всегда страшно боялся: у них в кармане могла оказаться стрелянная гильза, ракушка или живой воробей…

Еще проще был номер со словами или цифрами в запечатанном конверте: в шляпу или коробку, куда собирали записки из публики, надо было только незаметно подбросить свой собственный листок, а затем его ловко оттуда извлечь.

Через полгода я решил выступить самостоятельно. С Музей, бывшей ассистенткой моего маэстро, мы отправились в клуб железнодорожников под Варшавой — там я и дебютировал.

…………

Я познакомился со всем, что было мне доступно в области астрологии, оккультизма, кабалистики, особенно со знаками Зодиака и влиянием конфигурации звезд на человеческие судьбы.”

Он снял комнату на улице Новолипки в еврейском квартале Варшавы, нанял старичка-пенсионера для переписки, заказал в типографии варианты гороскопов и начал давать объявления: «Вольф Мессинг, раввин с Горы Кальвария, ученый каббалист и ясновидец, раскрывает прошлое, предсказывает будущее, определяет характер».

Начали поступать письма. «Достопочтенный пан Раввин, помогите, не знаю, как быть…» Люди просили совета по делам любви, семейного счастья, имущественных отношений. Даже хотели, чтобы я угадывал для них счастливые номера лотерейных, Вольф ходил в соседний ларек и обменивал на злоты почтовые марки, приложенные к письмам.

“Лотерея не лотерея, а я, кажется, впервые поставил на хорошего коня. Письма поступали регулярно, я смог снять отдельную квартиру, стал даже ездить отдыхать в еврейский пансион в Сродборове под Варшавой. Я уже стал кем-то: стоило назвать свое имя и фамилию, как люди сразу величали меня раввином и заискивающе улыбались. Когда я приезжал в наше штетеле на праздники к отцу, которому, конечно, помогал деньгами, то даже наши евреи стали ко мне относиться с уважением, приглашали в гости, спрашивали совета. Местные польские интеллигенты — ксендз, директор школы, аптекарь охотно со мной беседовали, даже на политические темы. Я стал хорошо одеваться, посещать лучшие рестораны, ездить на извозчиках. Вокруг меня стали увиваться шахдены, предлагая заманчивые партии: девиц из обедневших семейств, состоятельных вдовушек, соблазнительных разведенных красоток. Но я уже привык к холостяцкой жизни и в ближайшем будущем жениться на собирался. Не возьму греха на душу: несколько лет мне жилось хорошо, никаких забот.

Всё в миг изменилось, когда Гитлер напал на Польшу. Я решил двинуться в Белосток, который теперь стал столицей Западной Белоруссии. У меня там были старые знакомые. Я зарегистрировался, но работу мне никто не предлагал. Я уже думал, что на старости лет придется стать уличным или дворовым фокусником и собирать в шляпу подаяния.

Но вдруг милосердный еврейский Бог пожалел меня и спас от позора. Я узнал, что в областном Доме культуры набирают артистов для каких-то агитбригад.

В первую очередь требовались аккордеонисты, баянисты или гармонисты и, куда ни шло, скрипачи. Годились вокалисты, куплетисты, юмористы, художественные чтецы. Было место и для иллюзионистов.

Я попал к товарищу Прокопюку, рябому, косому, но доброму мужику. За его спиной уже топталась кучка отобранных артистов. Я все не мог решиться, какую из своих специальностей назвать. И когда очередь дошла до меня, неожиданно для самого себя, выпалил:

— Я телепат!

Товарищ Прокопюк выпучил глаза. Я пытался объяснить ему по-польски, что это такое, и по глупости вставлял научные слова, от чего глаза его еще более округлялись. Тогда из отобранных им артистов вышла миловидная блондинка и стала бойко переводить. Товарищ Прокопюк задумался и велел мне явиться вечером в клубное помещение. А я попросил милую дамочку — ее звали Сима Каниш, она была певицей из еврейской театральной студии в Варшаве — остаться со мной и на скорую руку подготовиться к выступлению. Она была родом из волынского городка Клевани, поэтому и знала русский язык.

Вечером в клубе собралась вся ихняя знать — лекторы, инспекторы и директор Дома культуры с сослуживцами. Хотя я и демонстрировал самую простую программу, но волновался невероятно, потому что понимал — от успеха или неуспеха зависело будущее. Мое волнение передалось и Симе, и я чувствовал, что она дрожит. Но все прошло неплохо: несмотря на долгий перерыв, я ничего не забыл. Я находил предметы, отгадывал, читал сквозь запечатанные конверты адреса и цифры. Зрители глядели во все глаза и только изредка перешептывались. Под конец я совсем обессилел. Сима догадалась подать мне стакан воды.

Кое-кто зааплодировал. Но потом наступила тягостная тишина. Когда началось обсуждение, Сима переводила мне на ухо, о чем идет речь. Директор Дома культуры, гомельчанин, сказал, что я прямо задал им загадку, что явление это — необычное. Такого он еще никогда не видел и не знает, есть ли под всем этим научное обоснование или это лишь хитрое ловкачество. Но выступление надо признать очень интересным.

Товарищ Прокопюк заявил, что по его мнению — я человек удивительных способностей, необыкновенное явление. Он обратил внимание присутствующих на мою нервную дрожь и запинающуюся речь. «Ведь это нервное возбуждение, чуть ли не эпилептический припадок, типичный транс с помрачением и экстазом! А ведь у нас на Руси, — добавил значительно товарищ Прокопюк, — в древние века наши юродивые пользовались большим уважением. Наш народ чтил их и верил, что они обладают даром прорицать будущее…»

Тут поднялся секретарь ихней партии и поднял скандал. «Здесь развели какую-то идеалистическую антимонию, — кричал он, — преклоняются перед кривляньем жалкого эпилептика! Марксистский подход к искусству не допускает никакого мистического шарлатанства, а требует непримиримой борьбы за чистоту советской эстрады!»

Я уже подумал: прощай мечта о каком-то честном труде! Но вдруг оказалось, что большинство не испугалось и было против этого важного секретаря. В конце концов Прокопюк предложил: «Пусть товарищ Мессинг выступит на показательном концерте, а мы понаблюдаем за реакцией публики. Если его выступление будет успешно и принесет пользу нашему делу — очень хорошо».

И вот мы в клубе текстильщиков. Товарищ Прокопюк рассказал про ужасы панской Польши, про солнце сталинской конституции и про битых самураев. Сима очаровательно пела русские песни, музыканты наяривали. Каждый из кожи лез, чтобы только получился, как у нас говорят, цимес-пикес.

Я выступал последним в сокращенном репертуаре и показывал самые проверенные и эффектные номера. Меня принимали хорошо, не щадили аплодисментов, тем более что это было за здорово живешь: вход был бесплатный. Местные жители были отчасти уже знакомы с выступлениями телепатов, а некоторые даже и меня самого помнили по прошлым годам. Но вы бы видели присутствовавших в зале зрителей из Советского Союза, которым, надо думать, никогда не приходилось видеть ничего подобного! Они были явно растеряны, смотрели на меня с благоговением и страхом, и кругом было слышно: «Кудесник, ну прямо кудесник!» Они, кажется, на самом деле поверили, что я читаю мысли и все знаю.

Наша агитбригада в небольшом автобусе отправилась в объезд двух районов. Два-три раза в день товарищ Прокопюк крутил свою пластинку, а мы развлекали публику. Должен сказать, что Прокопюк заботился о нас как родной отец, обеспечивал удобным ночлегом и сытной едой, что в то время было не так уж просто. Я был все время с Симой и нас уже считали парой. Должен честно сказать, что никогда в жизни я не чувствовал себя таким счастливым. Впервые я понял, как жалко погряз в одиночестве и как хорошо иметь рядом близкое существо. Симе было уже за тридцать, воспитывалась она без отца, и жизнь ее не очень баловала. Про прошлое и про всякие там обманутые надежды я ее не расспрашивал и только наслаждался ее присутствием. Для меня она была самой умной, самой красивой и желанной. Это, наверное, так поздно ко мне пришла любовь, о которой я, старый дурак, оказывается, даже не имел понятия. Я тогда и не представлял себе, какой оборот примет моя жизнь и еще не решался серьезно поговорить с Симой, но уже не представлял себе будущего без нее.

В Минске меня поместили в лучшую гостиницу, в такой номер люкс, какого я в жизни не видел. Выступать пришлось перед какими-то высокими чинами и спешно искать себе индуктора с русским и польским языками — благо в Белоруссии это не проблема. После выступления меня приглашали в какие-то кабинеты, о чем-то много со мною говорили, но до меня доходило только «прямо кудесник» и «колоссальный успех». И все это происходило настолько молниеносно, что я очухаться не успел, как мне сунули на подпись договор. Договор был, оказывается, с Госконцертом и надо было тут же выезжать в гастрольное турне по самым большим городам Советского Союза. Москва прикрепила ко мне администратора, который всем заворачивал, а по договору мне была гарантирована самая высокая ставка. Когда я впервые увидел расчетную ведомость, то даже не мог поверить, что это все — мое, и спросил, не ошиблась ли бухгалтерия? Ну что я стану делать с такими тысячами?

Но я быстро научился ничему не удивляться. А главное — не показывать своего невежества. Если я чего-то не знал или не понимал, я помалкивал и многозначительно улыбался. Всем хотелось знать, как меня принимали на Западе в столицах и других больших городах, что писала обо мне пресса. Прямо врать я не хотел, а вертел вокруг да около. Да ведь они и не поверили бы, что я до сих пор кроме Польши нигде не был, а с прессой сталкивался, только когда давал свои объявления в газетках.

Симу я, конечно, не забыл, но как-то не было возможности во всем этом базаре не то что за ней съездить, а даже о ней думать. И как я мог тогда так упустить свою любовь и счастье! За это я и несу теперь ответ. Все заслонила мысль о том, что вот явилась ко мне фортуна, когда я уже ничего не ожидал от жизни и мечтал лишь о том, чтобы как-то обеспечить себе старость.

Это как раз меня касается. Меня возили из города в город, я жил в лучших гостиницах, обедал в шикарных ресторанах, шил костюмы у самых дорогих портных и жил в каком-то чаду. Я уже прямо утопал в деньгах. Вокруг меня всегда толпился народ. Тот просил автограф, этот — совета и помощи. Какой-то Мессинг ввалился с чемоданами в гостиницу, где я остановился, и кричал, что он мой двоюродный брат, какие-то девки звонили по телефону, врывались ко мне в номер…

Я уже и сам поверил, что я не такой, как все, а особенный. А что, если меня Господь действительно наделил сверхчеловеческими силами? Ведь не может же такое количество людей во мне ошибаться? Я и сам чувствовал, как во мне развиваются и проявляются гипнотические силы. Чем чёрт не шутит, когда Бог спит! Приятно было видеть во всех городах этой необъятной страны афиши, на которых крупными буквами стояло: «К вам едет Вольф Мессинг». Сейчас, в этой вонючей камере, я очень хорошо понимаю, что главное богатство — свобода.

Двадцать второго июня, когда немцы напали на Советский Союз, я был как раз в Тбилиси. Поспешил в Москву, — там скоро начали готовиться к эвакуации и Госконцерт прикрепил меня к Ташкенту. Предлагали Новосибирск, но я на свою голову захотел в этот проклятый Ташкент: экзотика, теплый климат…

Шел второй год войны. Я много гастролировал по восточным и южным областям, далеким от фронта. Как-то в июле, когда я вернулся в Ташкент, меня попросил зайти — точно в таком-то часу, с просьбой ни в коем случае не опаздывать — директор нашей конторы Госконцерта. В конторе уже были директор, заведующий отделом кадров, секретарь ихней партии и еще какой-то солидный мужчина, оказавшийся представителем городского комитета партии.

Они любезно начали меня расхваливать, говоря, что горды — такая, мол, знаменитость, как я, работает именно у них. Ну, и так далее. Потом партийный секретарь сказал, что страна переживает критический момент, что полчища немцев рвутся к Сталинграду, что лучшие сыновья родины проливают кровь в ожесточенных схватках, что весь тыл должен помогать фронту. И что советские люди жертвуют свои последние сбережения…

Тут он взял ручку и лист бумаги и спросил:

— А сколько вы, уважаемый Вольф Григорьевич, обязуетесь пожертвовать?

— Пишите пятьдесят тысяч и разрешите мне уйти, я себя что-то неважно чувствую.

В гостинице я повалился на кровать и курил до одурения. Да кто они такие вообще? И кто я им такой? Я не член ихней партии, которым они могут крутить, как хотят! Я в этой стране временно, можно сказать, на гастролях. Вот кончится война, и я им скажу: прощайте!

И тут я с ужасом вспомнил, что еще в Минске принял советский паспорт! Мне сказали, что так легче будет гастролировать. Я сразу весь вспотел. В какую же это историю я влип!

В парке имени Горького. Возле касс ко мне подошли двое в штатском и сказали, что меня срочно вызывают в Комитет по делам искусства. Вот, мол, даже машину прислали…

Мы подъехали к какому-то большому зданию, которое охранялось часовым, получили пропуск, поднялись на второй этаж. Эти двое в штатском попросили меня подождать на скамье в коридоре и ушли.

Толчок в плечо заставил меня очнуться. Передо мной стоял коренастый крепыш в военной гимнастерке.

— Вы Мессинг Вольф Григорьевич? Пойдемте со мной!

Это был капитан Иванов. Фамилию его я узнал позже, сам он мне ее не назвал.

Мы свернули в боковой коридор и вошли в небольшой кабинет. Капитан сел за письменный столик, а мне даже не предложил сесть. Он очень долго листал какие-то бумаги, а я все стоял. Наконец он поднял глаза и спросил:

— Слушайте, вы! Как точно ваше имя и отчество?

— Вольф Григорьевич.

— Бросьте дурака валять! Я спрашиваю, как на самом деле звучат жидовские имена, твоё и твоего тателе?

— Мое Велвел. Отца Хаим…

— Вот так надо было сразу признаваться! Хорош гусь! Будешь отвечать за то, что внес в наш советский паспорт фальшивые данные! Родился где?

— В Польше.

— А точнее?

— В местечке Гора Кальвария.

— Мы, то есть органы государственной безопасности, наводили справки и выяснили, что там находится оплот жидовского мракобесия и что там все сплошь раввины. Ты тоже раввин?

— Нет, я всегда был артистом.

— А нам известно, что вы даже в прессе объявляли себя раввином.

— Это для рекламы.

— Очень странно! Почему вы не объявили себя муллой? Или пастором? Для вас лучше будет, если вы сразу признаетесь, что вы есть подлинный раввин, служитель жидовского религиозного культа!

— Я им никогда не был.

— А с каким заданием вы приехали в Советский Союз? Что вы здесь потеряли? У себя дома людям голову морочили и сюда морочить приехали? Да еще и карман себе при этом набивать?

— Я бежал от немцев.

— А зачем именно вам нужно было от них бежать? И если бежать, то почему не в другие, соседние страны? В Румынию? В Венгрию? Почему именно в Советский Союз? Может, вы приехали разыскивать своего родственничка, известного врага народа Станислава Мессинга, не зная, что он уже ликвидирован? Ну-ка, признавайтесь!

У меня от всего этого завертелось в голове, и я прислонился к дверному косяку, собираясь с мыслями. Капитан рявкнул:

— Стоять прямо! Ты не в синагоге, а в советском учреждении! Я вас спрашиваю: кем для вас являлся Станислав Мессинг?!

— Я впервые слышу это имя. В нашем роду никакого Станислава никогда не было.

— В вашем роду также не было ни Вольфа, ни Григория, а были Велвел и Хаим! И он там для вас был Соломон или Сруль, а как к нам явился, то для маскировки стал Станиславом? Сволочь, руководил МОПРом и даже словчился затесаться в наши доблестные органы! Но гнев народа его не миновал и он получил свои девять граммов. Чего и вам не избежать. Цену этим перебежчикам из Польши мы хорошо знаем. В польской армии служили?

— Служил.

— Когда, в какие годы?

— В 1920 году.

— Как раз в то время, когда панская Польша вела агрессивную и контрреволюционную войну против Советского Союза! На каких фронтах и в каком чине вы сражались против доблестной Красной армии?

— Никакого чина у меня не было. Я был санитаром в тыловой части. Никакого фронта я и близко не видал.

— Врешь ты все, контрреволюционная гнида! Эх! И зачем я на тебя время теряю? Сейчас тебя шлепну, чтобы небо не коптил!

Тут капитан выдвинул ящик стола и выложил на письменный стол вот такой пистолетище со странной деревянной рукояткой и длиннющим стволом, — такого я никогда в жизни не видел. У меня потемнело в глазах…

Я очнулся на полу. Капитан брызгал мне в лицо водой. Он помог мне встать и подвел к столу.

— Вы что, маузера никогда не видели, чтобы сразу так шмякнуться? Я ведь вас еще и не допрашивал. Это была просто беседа.

Капитан снял телефонную трубку и сказал, чтобы его соединили с майором Сааковым. Вскоре в кабинет вошел смуглый улыбающийся офицер приятной наружности.

— Ну как, Мессинг, побеседовали с капитаном Ивановым? — вежливо спросил он. — Я не всегда согласен с некоторыми из его методов, но ведь это все на пользу нашего святого дела. У меня к вам тоже есть один вопросик: готовы ли вы на деле доказать свою лояльность к советской власти, которая предоставила вам убежище и кусок хлеба? С маслом, если не ошибаюсь?

— Я на все готов.

— Вот как хорошо! А сколько бы вы могли пожертвовать Красной армии, нуждающейся в вооружении? Сумма всех ваших сбережений нам, между прочим, доподлинно известна.

Я глотнул слюну, а затем выдавил:

— Сколько хотите, столько и берите.

— Ну, это прямо прекрасно! Запишем: миллион рублей.

Официантка принесла мне бутерброды и чай, а секретарша в это время оформляла какие-то бумаги и я что-то подписывал. Мне предложили папироску и я с наслаждением ее выкурил.

Полночь давно прошла, когда они привели меня в гостиницу. Я проспал чуть ли не сутки. Лазарь Семенович ходил вокруг меня на цыпочках, ничего не спрашивал и обращался со мной, как с тяжело больным. Через день мы отправились в Новосибирск.

В Новосибирске меня ожидала телеграмма от Сталина, про которую вы, вероятно, знаете. В вестибюле уже сидели корреспондент ТАСС и местный газетчик. Надо было давать интервью и выступать по радио. А еще через два дня меня повезли на военный аэродром, поставили возле истребителя, велели улыбаться и жать руку какому-то летчику. В таком виде нас сфотографировали у самолета, на котором возле лозунга «За победу над фашизмом!» было написано, что советский патриот В. Г. Мессинг подарил этот самолет летчику Балтики, — это в Новосибирске-то! — герою Советского Союза К. Ковалеву.

В сентябре мы вернулись в Ташкент. Я ужасно боялся этого города, мне все казалось, что именно здесь за мною все время кто-то подсматривает и меня где-то в темноте подстерегает капитан Иванов. Два раза в месяц я расписывался в расчетной ведомости, переводил на книжки все более крупные суммы и мои сбережения снова начали расти.

В коридоре гостиницы «Узбекистан» я иногда встречал сравнительно молодого человека, прилично, на западный манер, одетого. Это был Абрам Калинский и он тоже был родом из штетеле, может, чуть побольше моего, из Ломжи. Я там не раз выступал и у нас нашлись общие знакомые. Родственник, якобы, Льва Захаровича Мехлиса, начальника Политуправления Красной армии! В присоединенном Каунасе Абрам был директором фабрики парфюмерных изделий «ТЭЖЕ» и очень подружился с Полиной Семеновной, которая и устроила ему перевод в Ташкент. Как? Полина Семеновна кто? Так это же Жемчужина! Жена Молотова, хорошая женщина с хорошим еврейским сердцем, настоящая идише маме! Ей была подчинена косметическая промышленность…

Что и говорить связей с важными людьми было у Калинского хоть отбавляй. Здесь, в Ташкенте, он тоже знался с партийными и правительственными шишками. Бывал у Тамары Ханум, народной артистки СССР, дружил с известным певцом, бывшим кантором синагоги, крутил роман с прославленной киносценаристкой.

Короче всё кончилось тем, что Мессинг купился на предложении Абрама совершить поездку в иранский кишлак Калезоу. Ещё не доезжая границы капитан Иванов пересадил Мессинга в грузовой отсек небольшого транспортного самолета, где он лежал на полу, прикованный за руку к ножке скамьи и без конца блевал. До самого Ташкента его немилосердно подбрасывало, как будто летчик нарочно выискивал воздушные ямы. Но боль от ушибов была ничто по сравнению с болью от обиды, что его одурачили, как последнего идиота! С лоснящейся морды капитана Иванова не сходила глумливая ухмылка:

— Попался, ясновидец? Нас, русских, на мякине не проведешь!

Так Вольф Мессинг в 1943 по версии И. Шенфельда оказался в одной с ним камере № 13 Ташкентской тюрьмы. Шенфельда вскоре снова отправили на десять дней в карцер «за отказ помочь следствию». В камеру № 13 он больше не попал. И Мессинга вообще больше не встречал. Следовательно вся последующая жизнь Вольфа Мессинга в изложении Шенфельда – его личная или заимствованная им не добрая фантазия, поэтому здесь она использована не будет. В тоже время количество версий только увеличится

В 1942 г. по одной версии или в1944 г., по другой, в Новосибирске с Вольфом Мессингом в качестве ассистентки стала работать Аида Михайловна Раппопорт, которую он полюбил, и которая вскоре стала его женой.

По Володарскому под Новый 1943 год Мессинга с Аидой Михайловной на самолете привезли в Москву и поселили в отдельном доме, где они этот год и встретили. По другим версиям они переехали в Москву после войны. Несколько лет жили в гостинице "Москва", а затем, по указанию Сталина им выделили квартиру на Песчаной улице № 48.

Писатель Надежда Филипповна Крамова, проживающая в Бостоне: " В то время были тяжелые и тревожные для меня дни. Я перестала получать известия от своего мужа с момента блокады Ленинграда. Ходили слухи, что он был убит в бомбежку. Я долго все держала в себе, но наконец решила довериться Мессингу. Я не хотела говорить с ним о своих тревогах на ходу, но у меня не хватало смелости просить аудиенции: знала. что ему запрещена частная практика. Наконец решилась попросить ассистента замолвить за меня слово.

– Он согласен, но только в виде исключения, – сказала ассистент. – Приходите в его номер в три часа.

Я попытаюсь воспроизвести свой разговор с Мессингом слово в слово.

– Это вы? Садитесь. Но помните, что мне запрещено принимать посетителей. Потому 15 минут, и ни секундой больше, – сказал он.

Я покорно села, не зная, с чего начать.

– Для начала, – помог он мне, – напишите на бумаге любое число. – Он передал мне карандаш и бумагу.

Я написала цифру "18".

– Теперь сложите бумагу и положите ее в свой ботинок. Вот так. Дайте мне вашу руку.

Я покорно выполнила то, что он просил. Через секунду Вольф Мессинг написал "18" на обрывке газеты и победоносно посмотрел на меня. Я пожала плечами: мы просто теряли время.

– Ха! – сказал неожиданно Мессинг. – "Я пришла не затем, чтобы он показывал мне свои фокусы; мы попросту теряем время". Я правильно угадал?

Я непроизвольно улыбнулась.

– Вы хотите спросить о судьбе своего мужа.

– Что еще желает знать женщина во время войны? – спросила я немного раздраженно. – Не все же родились Мессингами.

– Но чтобы ответить на ваш вопрос, необходимо быть Мессингом, - сказал он хитро и затем рассмеялся. Он вел себя как озорной ребенок. и это начинало раздражать меня еще больше. Внезапно его лицо стало серьезным.

– Вот что я вам скажу. Для начала я хочу пройтись по вашей квартире там, в Ленинграде, – он сжал крепко мою руку. - Пойдем в коридор. Вот он. Идите медленно, налево дверь в чью-то комнату, коридор, направо – ваша комната, входите. Нет, пианино стоит не рядом с дверью, а у окна; стекло разбито, крышка открыта, на струнах снег.

Ну, что же вы остановились? Идите дальше. Вторая комната почти пуста: нет ни стола, ни стульев, ни полок – книги лежат в куче на полу по середине комнаты. Хорошо, достаточно. – Он отпустил мою руку. – А теперь слушайте внимательно! Пишите! – Его лицо постепенно становилось бледным и напряженным. – Ваш муж жив. Он болен, очень болен. Вы увидите его. Он придет... придет сюда пятого июля в десять часов утра. – Мессинг замолчал и закрыл глаза. Я боялась шелохнуться.

– Теперь уходите сейчас же! – сказал он тихо. – У меня выступление сегодня вечером. Мне надо отдохнуть, а я тут занимаюсь вами!

Он посмотрел на меня сердито.

– Я устал, уходите! – закричал он, вытирая капли пота со лба." (64, стр. 658-60).

Муж Надежды действительно пришел к ней пятого июля, но не в десять утра, а на восемь часов позже. На станцию он приехал действительно в десять, но там всем пассажирам выдавали хлеб и он в очереди простоял восемь часов.

Когда же Надежда вернулась в свою квартиру в Ленинграде, то увидела пианино с открытой крышкой у разбитого окна. Снег растаял, и внутри стояла вода. На полу другой комнаты свалены книги. Мебели не было.

6 мая 2010 года на канале Совершенно Секретно в 21-22 в беседе с Шерговой – на тему о Вольфе Мессинге, Строгин В. Л., автор книги – Вольф Мессинг. Судьба пророка, по которой у нас имеются ссылки, признался во лжи, сознательно допущенной им в книге. Оказывается, он запустил утку, что в 1946 г. Мессинг настоял, через Сталина, чтобы сын генсека, Василий не летел с хоккейной командой в Свердловск, а ехал поездом. Самолет с командой разбился под Свердловском, погибли все хоккеисты ВВС – игроки сборной СССР.

В 1952 году Мессинг обратился к Сталину в защиту врачей. Это была последняя их встреча, в Кунцево.

Сталин встретил его словами: – Я знал, что ты придешь. Всех вас ждет один конец, ты знаешь, когда умрешь? После Вас товарищ Сталин.

Татьяна Лунгина о телепатии Мессинга и небольшая зарисовка его семейной жизни.

В 1953 г. она встретилась с Мессингом во второй раз в Тбилисском концертном зале и они узнали друг друга. На другой день гуляя с Мессингом и Аидой Михайловной “я несколько нервничала, зная о его способности читать чужие мысли. Я старалась думать о чем-то нейтральном, но в голову, как назло, лезли всякие мысли. И чтобы нейтрализовать их, я нашла, как мне показалось, блестящий выход. Я стала мысленно петь. Это была пустая песенка:

У попа была собака, поп ее любил,

Она съела кусок мяса, он ее убил.

И в землю закопал, и надпись написал,

Что у попа была собака, он ее любил,

Она съела кусок мяса, поп ее убил... и т.д.

Эту песенку можно было петь без конца. Так мы шли минут десять. Я себе пою. Мессинг шел посередине, держа нас под руки. Все было прекрасно и спокойно. Во всяком случае, для меня. Вдруг Мессинг остановился, повернулся ко мне и, как обухом по голове:

– Тайболе, не надоело тебе петь про этого дурацкого попа и нахальную собаку? Ты других песен не знаешь?

И пошел дальше. Если бы он не держал меня под руку, я бы так наверное и села на тротуар. Ведь, не считая 1941 года, это была моя первая личная встреча с Мессингом как с телепатом.

………

Аида Михайловна заботливо разрезала Вольфу Григорьевичу кусочки мяса, размешивала сахар в его стакане с чаем. А он сидел беспомощный, безинициативный, расслабленный. Видно, что он изрядно, устал. Да ничего удивительного. Уже на его первом выступлении я заметила, что своим психологическим опытам он отдается всецело, исступленно, и уже ни на что другое у него не остается сил. На сцене он всегда в состоянии нервного напряжения, да не только сам нервничает, но и всех зрителей в зале заставляет быть в напряжении.

Они жили на Новопесчаной улице. В начале 50-х годов это еще была окраина Москвы.

На звонок первой откликнулась собака – сочным незлобным рычанием. Дверь Обстановка квартиры, начиная с прихожей, весьма и весьма скромная. В первой комнатушке-коридорчике – старинный, окованный железом сундук, какие сейчас, в пору массовой ностальгии по прошлому, в большой моде. Над ним вешалка для одежды. Кроме прихожей – единственная жилая комната, да кухонька метров девять.

Пока я осматривала жилище, за мной по пятам, все еще урча, следовала огромная чистокровная немецкая овчарка.

В узкой прямоугольной комнате-гостиной (она же и столовая и спальня) бросался в глаза большой круглый стол, у стены – не первой молодости диван, но рядом с письменным столом на высоком журнальном столике стоял редкий в те годы большой телевизор, подаренный, как я впоследствии узнала, Председателем Совета Министров в благодарность за лечение сына от хронического алкоголизма. Небольшой буфет, заставленный посудой – разрозненными предметами из столовых сервизов белого фарфора работы фабрики Кузнецова.

А у широкого окна, занимавшего почти всю стену, – кресло-кровать. В нем сидела совершенно седая женщина, седину которой можно было принять за парик, – столь моложаво выглядело ее лицо.

Меня познакомили:

– Это наша Ирочка, моя старшая сестра, – сказала Аида Михайловна. узнала многое о других "членах семьи": немецкой овчарке Дике и Левушке – кенаре в клетке.

Вольф Григорьевич был в истинно праздничном, пасхальном настроении: атеист (по его собственным словам), он всегда радостно встречал все свои национальные праздники. Не подчеркивая при этом религиозную суть...

Было уже часа четыре. Мне казалось, что на сегодня все темы обговорены и, пожалуй, скоро пора будет прощаться. Но вдруг... Далее произошло то, без чего эта книга вряд ли была бы написана...

Вольф Григорьевич закурил, оживился и обратился ко мне:

– А хочешь, я тебе о себе расскажу?

– А я о вас все знаю из рассказов Аиды Михайловны...

– Все, да не все. То Аидочка – обо мне, а то я – о самом себе!

И спустя десять лет Вольф Григорьевич использовал мои записи для своей автобиографии, которая была опубликована в журнале под таким же заголовком – "О самом себе".”

Внешние особенности выступления В. Мессинга достаточно удачно описал академик Ю.Б. Кобзарев: «Я был на его сеансах, наблюдая за особенно трудными — даже для Мессинга — опытами, когда идущий сзади человек направлял его движение без какого-либо сенсорного контакта. Он страшно нервничал, на лице была написана мука. Резко бросался из стороны в сторону, влево, вправо, все время сердясь на идущего сзади: «Вы плохо представляете, куда я должен идти! Вы плохо меня направляете, вы не думаете об этом! Вы должны ясно представить себе, как я иду в нужном вам направлении. Тогда я восприму ваш образ.» Автор данной книги дважды был на выступлениях В. Мессинга и полностью с этой зарисовкой согласен – она достаточно типичная, но это абсолютно не тот цирковой номер “телепата” – описанный выше И. Шенфельдом. В этой связи стоит подчеркнуть, что под конец приведенного выше рассказа Шенфельд незаметно заменил в выступлениях Мессинга ассистента на индуктора, а это две принципиально разные фигуры.

После смерти Сталина, Берия начал охоту на Мессинга. По словам Алексея Мессин-Полякова, Мессинг почувствовал опасность и вынужден был прятаться у родных бабушки Алексея.

В 1960 году Вольф Мессинг дал первое интервью отделу науки «Комсомольской правды». Оно было напечатано в старейшей рубрике «Клуб любознательных». Написал его бывший журналист «Комсомольской правды» Вадим Чернов. В 1960-х он работал в отделе науки.

«За свою жизнь я много общался с гипнотизерами, экстрасенсами, колдунами, телепатами и магами разного ранга, – вспоминал Вадим Чернов. – Но я твердо уверен, что самый непревзойденный из них, самый даровитый и самый отважный был Вольф Мессинг. Долгие годы он был одинокой и яркой звездой на сером небосклоне нашей «правильной» жизни, где отсутствовало чудо».

– Вадим Сергеевич, ученые не признавали дар Мессинга. Как же вы отважились пригласить «шарлатана» в отдел науки «Комсомольской правды» – орган ЦК ВЛКСМ?

– Только благодаря редактору отдела науки Михаилу Васильевичу Хвастунову – знаменитому Мих. Васу. Это был талантливый человек. Он, кстати, и создал в «Комсомолке» популярную и ныне рубрику «Клуб любознательных». Однажды Михаил Васильевич попросил меня пригласить в редакцию знаменитого тогда Мессинга: «Ученых позовем. Пусть они объяснят то, что он умеет».

– Голос Мессинга я впервые услышал в телефонной трубке, он был хрипловатый, с сильным еврейским акцентом: «Комсомольская правда», зачем я нужен вам?» Выслушав мой сбивчивый ответ, назначил встречу у себя дома. Он жил в двухкомнатной хрущевке с женой Аидой Михайловной. Встретили меня хлебосольно, по-русски широко и обильно. И так же хлебосольно встретили Мессинга позже и мы у себя в редакции.

– У нас в отделе Вольф Григорьевич был в ударе, провел целую серию блестящих психологических опытов, а потом зашел спор о телепатии. От него начали требовать чуда. И разгоряченный Мессинг глянул на одного из сидящих перед ним:

– Как ваша фамилия?

Тот ответил.

– Записывайте, – продолжил ясновидящий, – такое мое предсказание: ровно через двадцать дней этот человек получит новое, очень крупное повышение. И затем рухнет. Вот тут вы и убедитесь, могу я заглядывать в будущее или нет.

Через двадцать дней предсказание исполнилось. Человек, на которого глянул Вольф Григорьевич, стал главным редактором крупнейшей газеты, затем, в 1964 году после смещения Хрущева, лишился своего высокого поста.

Потом у нас, журналистов «Клуба...», с Мессингом были сотни встреч, телефонных разговоров, которые легли в основу его автобиографии «О самом себе». Их литературную запись сделал Михаил Хвастунов. Полный текст был набран в издательстве «Советская Россия».

Татьяна Лунгина навещая Мессинга в Институте хирургии в кабинете директора генерал-полковника медицинской службы, профессора Александра Александровича Вишневского познакомилась с попугаем Сережей.

Александр Александрович пригласил Татьяну к столу. Сказал, что у Вольфа Григорьевича дела неважные. Что в нижних конечностях слабая циркуляция крови, за счет того, что склеротические бляшки закрывают сосуд, что он применит консервативное лечение для облегчения и приостановки процесса. Но так как Вольф Григорьевич курит, и очень много, то он опасается прогрессирования заболевания, которое может кончиться гангреной одной или даже обеих ног, а, следовательно, и ампутацией их!

– Вольф Григорьевич мне обещает бросить курить, но пока не выполняет обещания, а я – старый дурак (при этом Вишневский ударил себя по лбу) ему каждый раз верю и...

Не дав ему докончить, вмешался Сережа:

– Дуррак, старый дуррак!

И такая посыпалась брань... Не всякий пьяница смог бы при женщине эдакое произнести. "Да, – подумала Татьяна, – вот плоды просвещения". Виноват же был сам профессор. Ругался он нецензурно даже во время операций. Сережа, находясь постоянно в кабинете, очень быстро усвоил этот "язык" и употреблял его где надо и не надо.

Александр Александрович был очень смущен, но, увы, уже было поздно – ученик перещеголял учителя.

Татьяна спросила Вишневского, откуда у него это "чудо", он ответил, что по возвращении из Индии первый космонавт Юрий Гагарин привез Сережу ему в подарок. (Н. Димова утверждает, что врач получил птицу в подарок от моряков дальнего плавания)

В палате Вольф Григорьевич улыбаясь сказал ей:

– Не огорчайся, я тоже попал в отряд дураков. А кто его знает, может, Сереженька и прав? Смотри, сколько лет я живу среди русских, а еще не освоил их язык, а Сережа оказался более способным. Стало быть, он прав! И, несмотря на его непристойное поведение, терпят же его и даже все любят. Вот кому позавидовать можно!

А, вот, рассказ Вадима Чернова:

– Однажды за ужином Мессинг встал и стремительно вышел из комнаты. И тотчас я услышал... как он хрипло матерится. «Законченный психопат, а не ясновидящий – вот он кто», – подумал я. А вернувшийся Мессинг, только взглянув на меня, неожиданно сказал: «Это вы зря, молодой человек!» И попросил жену: «Принеси его».

Аида Михайловна прошла в другую комнату и вернулась назад с клеткой с нахохлившимся попугаем.

– Познакомьтесь с моим любимцем, – весело сказал Мессинг.

Попугай на своей жердочке весь задергался и тут же начал хрипло ругаться – он знал, наверное, не меньше ста матерных слов, но Аида Михайловна поспешно накрыла клетку темной тканью.

По столице гуляли слухи, как он раздобыл эту птицу. Попугай, как я слышал, жил у одного хирурга и забавлял всю интеллигентную Москву матросской бранью. Мессинг предлагал владельцу большие деньги, но тот отказывался. Как же он добился своего? «А что попугай! - признался он мне на одной совместной пирушке. – Я захотел – и он прилетел ко мне домой... Даром он мне достался».

Затем Вадим продолжил:

– Однажды Михаил Васильевич Хвастунов пригласил меня на свою дачу недалеко от Москвы, – продолжает Чернов. – На даче был и Вольф Мессинг. Утром мы отправились по грибы. Нехотя пошел с нами и Вольф Григорьевич. Он не был заядлым грибником. Мы скоро разбрелись в разные стороны, договорившись, что встретимся на одной поляне.

Через час я вышел на эту поляну и увидел такое, что осталось у меня в памяти на всю жизнь.

В центре на старом бревне сидел Мессинг. Его окружали смеющиеся, визжащие от восторга дети из окрестных дач. Ясновидец им что-то говорил. Когда я подошел поближе, то услышал:

– Дедушка, пусть зайчики к нам в гости придут!

– И ежики тоже!

– Дедушка, а этого зайчика можно на руки взять и погладить?

– А ежик меня не уколет своими иголками?

Я стал за спиной Мессинга, и мне стало не по себе – дети играли с несуществующими зверями! Два мальчика тыкали пальчиками в какой-то бугорок на земле и ойкали, словно прикасались к иглам ежа, а девочки гладили невидимых зайчиков. Кто-то кормил лисенка колбасой и хлебом.

И всем этим нелепым со стороны представлением руководил улыбающийся Вольф Григорьевич, в корзинке которого не было ни одного гриба. Он с этой полянки никуда не уходил. Когда у меня под ногами хрустнула ветка, Мессинг обернулся, увидел меня и властно сказал:

– И ты иди!

Рукой он показал на детей. Я подошел к ним, но по-прежнему не видел никаких зверушек, пока не встретился взглядом с Вольфом Григорьевичем.

– Обернись, только не пугайся. Это зверь по тебе! – сказал он.

Я обернулся и... увидел за стволом ближайшего дерева морду медведя, но не испытал никакого страха. А потом я посмотрел на счастливых детей, которые играли с зайцами, белками, лисами и ежиками. В реальности происходящего я теперь нисколько не сомневался. Но более всего я был потрясен корзинкой Мессинга, которая доверху была наполнена отборными белыми грибами. Я подошел к ней, полный зависти, перебирал эти ядреные грибочки и настойчиво расспрашивал Вольфа Григорьевича, где, в каких местах он их нашел. Он терпеливо отвечал мне и потом предложил половину переложить в мою сумку, что я сделал без промедления.

(Обратите внимание это уже второй очевидец гипнотических возможностей Мессинга, после Алексея Мессин-Полякова.)

А, вот совсем невероятный случай – вспоминает его петербургский композитор и музыковед Абрам Григорьевич Юсфин. Его отец известный врач, имевший две специальности: нейрохирурга и отоларинголога, как-то в разговоре с Мессингом вспомнил о своем брате, находящемся в заключении:

– Как там Лазарь? Вот уж сколько времени от него ни слуху, ни духу…

– А вы, Григорий, не хотели бы повидаться с братом?

– Конечно, хотел бы, да ведь это невозможно.

Но гость сказал, что для него почти нет ничего невозможного. А через минуту открылась дверь и вошел… дядя Абрама и брат доктора, о котором только что шла речь! Гость и члены семьи хозяина деликатно оставили братьев наедине. А когда они вернулись, Лазарь попрощался и… его облик стал растворяться, как бы поглощаясь туманом, а вскоре исчез совсем! (28)

Продолжим Вадима Чернова:

На вопрос: – Вам самому что-нибудь предсказал Мессинг?

– Да, я поверил в его способность заглядывать в будущее, когда сбылись его предсказания в отношении меня и моего отца. Но это личное, семейное – рассказывать не буду. Точно указал и дату смерти моей матери.

На вопрос: – Трудно ему давались психологические опыты?

– Совсем нелегко, – уверяет Чернов. – Вот строчки из его воспоминаний: «Мне надо собрать все свои силы, напрячь все свои способности, сконцентрировать всю свою волю, как спортсмену перед прыжком, как молотобойцу перед ударом тяжелой кувалдой. Мой труд не легче труда и спортсмена, или конструктора, склонившегося над чертежом новой машины, или геолога. И те, кто бывал на моих психологических опытах, иной раз видели капли пота, выступающие на моем лбу...»

Если на сцене Мессинг был нервным, напряженным и вспыльчивым, то дома покойным, нежным и веселым, но был и грустным. С Аидой Михайловной Вольф Григорьевич прожил более 15 лет. В июле 1960 у них был академик Блохин и пытался успокоить, но в ответ услышал, что Вольф Мессинг знает – смерть наступит 2 августа в 7 вечера. Так оно и произошло. Мессинг очень тяжело переживал ее уход из жизни. Он впал в глубокую депрессию, не мог – ни есть, ни одеваться, и это продолжалось почти 9 месяцев. Здесь уместно выделить одно признание Мессинга: «Я никогда не говорю людям (по личной инициативе), что они должны скоро умереть. Стараюсь не сообщать и другие печальные вести. Зачем? Пусть лучше они не ожидают бед и несчастий. Пусть будут счастливы!» Стоит подчеркнуть, что каждый раз, когда Мессинг навещал могилу Аиды Михайловны , его сопровождал кантор.

С 1961 по 1974 годы ассистентом Мессинга была В. И. Ивановская, симпатичная, тактичная и сдержанная дама. Во всяком случае, многие поражались, с каким достоинством и терпением она выносила его капризы и перепады настроения.

В 1962 г. Мессинг предсказал, что Кубинский кризис разрешиться миром, существует несколько версий.

"– Вольф Григорьевич, – сказал как-то в беседе с ним писатель и журналист "Комсомольской правды" Ярослав Голованов, - хоть и с трудом, но могу представить себе, что вы читаете мои мысли. Но будущее... Вы понимаете, что в этом случае разрушатся причинно-следственные связи, материализм. как мы его понимаем, трещит по швам...

– Дорогие мои! Я ничего не имею против материализма, но я знаю будущее, вот в чем дело!" (64, стр. 624).

Об удивительной способности мгновенного счета признания Мессинга сводятся к тому, что несколько мгновений он ощущает в уме не поддающуюся контролю чехарду и мелькание цифр, а затем появляется результат, т. е. самого процесса происходящего решения он ни понять ни уловить не может.

Из воспоминаний Алексея Мессин-Полякова:

“Однажды Алексей приобрел по знакомству отличный немецкий фотоаппарат и решил запечатлеть крестного отца.

– Да фотографируй, сколько тебе угодно, все равно ничего не получится, – улыбнулся тот.

– Почему это? Я уже фотографировал других людей, и все выходили очень хорошо!

– Ну, это другие. Впрочем, дело твое, снимай, я готов.

После проявления пленки стала ясна правота Мессинга: его лицо едва проступало сквозь толпу идущих по улицам людей…”(28)

"Очень часто, – признавался Вольф Григорьевич, – я ловлю мысли людей, завидующих мне. "Вот бы мне такие способности. Я бы..."

"А мне хочется сказать этим людям:

– Не завидуйте!

И действительно, чему завидовать? Свойство телепата позволяет мне иной раз услышать о себе такое, что, как говориться, уши вянут. Увы! Так много рождается у людей мыслей, которые совсем ни к чему слышать другим и которые обычно не высказываются вслух. Приятно ли слышать о себе бесцеремонные, грубые, лукавые выражения?

– Так может быть, способность гипнотического воздействия - завидная вещь?

О нет! И в доказательство этого могу сослаться на тот факт, что я и сам к этой способности прибегаю крайне редко. Считанное количество раз в своей жизни.

Ну, наверное, самое завидное видеть будущее?

Да тоже нет! Кстати, я никогда не говорю людям, что они должны скоро умереть. Стараюсь не сообщать и другие печальные вести. Зачем? Пусть лучше они не ожидают бед и несчастий. Пусть будут счастливы!

Нет, ни одна из этих способностей не дает никаких особенных преимуществ. Если, конечно, их обладатель честный человек и не собирается использовать свое умение в целях личной наживы, обмана, преступлений... Но и в этом случае он не достигнет успеха. Он будет в конце концов обнаружен и, попросту говоря, наказан.

Так что не завидуйте!" (64, стр. 666-7).

Из воспоминаний Татьяны Лунгиной.

“В декабре 1963 года Вольфу Григорьевичу было предложено провести один такой сеанс в Центральном Доме литераторов, так сказать, для избранной публики. Ибо в этом больше было научного интереса, чем зрелищного мастерства.

В зале присутствовало чуть более ста человек: медицинские работники и среди них директор Института мозга профессор Сергеев, ради которого Мессинг и согласился на демонстрацию каталептического состояния. Немало было журналистов.

Внешне это выглядело так: маститый хирург проводит сложнейшую показательную операцию для студентов-практикантов.

Предварительно согласовали важный момент сеанса: нужен врач-ассистент, который мог бы вернуть Мессинга из объятий Морфея в нормальное состояние. Сам он после такого огромного перерыва на собственные силы не надеялся. Да и было ему уже 64 года.

И в помощники пригласили врача-психиатра, молодую женщину, посвященную в "оперативный план" действий, на случай, если сам Мессинг не сможет вернуться в бодрствующее состояние.

Особых эффективных препаратов доктор Пахомова не имела. Всего лишь медицинский ширпотреб: кофеин, строфантин, кислород. Ну, еще она могла провести массаж на сердце, что тогда уже широко практиковалось.

Вольф Григорьевич вышел на сцену, по-восточному сложил руки на груди и низко поклонился. Сказал, что долгое отсутствие практики не дает ему уверенности в успехе, и заранее просил извинения.

Постояв несколько минут молча, он застыл на месте, словно погрузился в раздумье – минут 7-10 он так стоял. Было видно, что жизнь нормально пульсирует в нем.

Прошло 30-40 минут, и стало ясно, что стоящий на сцене уже отрешен от внешнего мира, будто перед вами скульптурное изваяние, мраморный двойник известного человека. Мессинг впал в оцепенение.

Врач проверила пульс, и объявила присутствующим, что таковой не прощупывается. Из зала вышли ее помощники и поставили друг против друга два стула спинками вовнутрь. Мужчины подняли безжизненное тело Мессинга и положили на две спинки стульев: пятками на одну, а на другую – затылком. Зрелище, надо сказать, не из приятных, но наука, как и искусство, требует жертв. Тело совершенно не провисало, словно уложили деревянную фигуру.

Самый грузный из мужчин, встав на приставной стул, сел на живот Мессинга. Тело и тогда не прогнулось. Тогда врач-психиатр вынула из пробирки с дезинфекционным раствором большую иглу и проколола мышцы шеи Мессинга насквозь.

Никакой реакции и ни капли крови.

Профессор Сергеев предложил кому-нибудь из присутствующих выйти на сцену и спросить что-либо у Мессинга.

Тогда как раз бушевали политические страсти из-за опасного противоборства с Китаем, и у Мессинга спросили, выльется ли накал в военные действия глобального масштаба. Несколько раз повторяли один и тот же вопрос, но ответа не последовало. Кто-то из присутствующих предложил попробовать получить ответ в письменном виде. Тогда положили на живот Мессингу альбом, в руку вложили ручку, и снова задали тот же вопрос. Мессинг рывком, как робот, поднял руку и на альбоме написал два слова: мир будет!

На том сеанс и кончился. Несколько врачебных манипуляций и имевшиеся под рукой лекарства вернули Мессинга в "сей" мир. Однако, заметно было, как истощил его этот сеанс каталепсии.

Через несколько дней после этого сеанса, когда Вольф Григорьевич приехал ко мне встречать Новый год в кругу нашей семьи, еще видно было, как тяжело дался ему тот вечер. Таким насупленным и неразговорчивым, да еще в такой праздник, мы Мессинга видели впервые.”

Вольф Григорьевич подчеркнул как-то Н. С. Хрущеву, что с миром мертвых не общается, а в 1964 г., сообщил ему, что у него хотят отобрать власть.

Мои сыновья повзрослели и стали на ноги. Старший, Владимир, изучал теоретическую физику в Бакинском университете. В двадцать шесть лет он защитил кандидатскую диссертацию, а чуть позже – докторскую. Саша в 1965 г. поступил в медицинский институт, хотя и с большим трудом. Мы были счастливы, но вскоре на безоблачном горизонте замаячила тучка. Профессор анатомии Леопольд Гаврилов почему-то возненавидел Сашу. Он завалил его на двух экзаменах и при любом удобном случае унижал его. Однажды он сказал ему: "Лунгин, вам лучше оставить институт, вы никогда не сдадите мой предмет. Это я вам обещаю".

Саша совсем пал духом. Его состояние ухудшалось по мере приближения выпускного экзамена по анатомии. Мне казалось, что Саша все преувеличивает, но все же я завела разговор с Вольфом. Вольф внимательно выслушал меня, а потом неожиданно перевел разговор на другую тему. Я знала, что если он не хочет о чем-то говорить, то никакими силами нельзя заставить его это делать.

Наступил день экзамена. Саша ушел из дому в плохом настроении. Зазвонил телефон.

– Тайбеле! Пойми, это стыдно! Я не могу так работать.

Это был Вольф, которого что-то беспокоило.

– Тебе позвонит Саша. Скажи, чтобы он перестал беспокоиться. Скажи ему, что я с ним.

– Вольф Григорьевич, он не может позвонить, он на экзамене.

– Это говорит не Вольф Григорьевич, а Мессинг! Он позвонит.

Я знала, что спорить с ним бесполезно. Просто сказала: "Хорошо" и повесила трубку.. Почти сразу же снова зазвонил телефон. Это был Саша.

– Мама, не имеет смысла и пытаться. Гаврилов только что вышел и сказал: "Не забудьте, Лунгин, вы будете сдавать устный экзамен мне!" Видела бы ты его кровожадное лицо. Я не знаю, что делать.

– Только что звонил Вольф и велел тебе успокоиться. Он поддерживает с тобой контакт и поможет тебе.

Саша вздохнул, но ему было трудно поверить, что Вольф сможет помочь. Однако он решил рискнуть. Я быстро собралась и поехала в институт, благо он находился недалеко от дома. Поднимаясь по лестнице, увидела Сашу, спускающегося вниз. Его лицо было белым как мел. Он получил "4". Я не могла поверить в это.

– Мама, я знал, что Вольф способен на многое, но на такое... - начал он. – Гаврилов смотрел на меня в упор и не замечал, как будто меня и не было вовсе. Это чудо! Я ждал, пока освободится другой профессор, и он принял у меня экзамен прямо за соседним столом под носом у Гаврилова. Представляю, что с ним будет!"

Татьяна Лунгина продолжает тему пророчеств Мессинга.

В начале 1968 г. её сын Саша полюбил симпатичную девушку Иву, родители которой работали в Чехословацком посольстве в Москве. Дело шло к женитьбе. Татьяна попросила у Мессинга совета и тот пригласил молодых в гости на чай, попросив захватить с собой фотографию родителей Ивы.

Через три дня Саша записал все, что сказал ему Вольф Григорьевич.

– Ты должен жениться на Иве. Никто не будет любить тебя так, как она. Она очень хороший человек, каких не часто встречаешь. Вам придется трудно первое время. Ее родители отрекутся от нее, но через два года после рождения вашего первого сына они изменят свое отношение. У вас будут два сына и одна дочь, а ты станешь хорошим врачом.

Через полгода Саша и Ива поженились, их первый сын, Гарретт, родился в декабре 1969 г. Летом 1971 г. они уехали в Чехословакию, отношения с родителями Ивы стали налаживаться. В 1972 г. родился второй сын Томаш. В 1973 г. Саша окончил медицинский институт. Где-то после 1978 они переехали в Америку, где Саша закончил школу педиатров и, как и предсказал Мессинг, стал врачом. С тех пор Саша и Ива счастливы. В мае 1982 г у них родилась дочь.

С большой неохотой Мессинг переехал в новую кооперативную квартиру, значительно более просторную и удобную, чем прежняя, однокомнатная. Казалось бы, надо радоваться и побыстрей переселяться: ведь дом на улице Герцена.

В это время у него очень сильно болели ноги, выступать он стал реже и не регулярно. У него появилось много фобий связанных с высотой, грозами с их молниями, темнотой, закрытым пространством, предстоящей смертью.

Татьяна Лунгина:

Я работала в Институте сердечно-сосудистой хирургии Академии наук СССР им. Бакулева. Пишу я об этом потому, что в стенах института витал "дух Мессинга". Незримо он был причастен к правильной постановке диагнозов и к исходу заболеваний нескольких высокопоставленных пациентов.

Придя однажды на работу, узнаю, что ночью в институт поступил тяжелобольной, ради которого на консилиум собрались все медицинские светила. У главного подъезда стояли черные лимузины, сопровождавшие карету "скорой помощи", на которой прибыл наш пациент. Им оказался генерал-полковник Жуковский, командующий военно-воздушными силами Белорусского военного округа, давний приятель Мессинга. У него констатировали обширный инфаркт с образовавшимися отверстиями в сердечной перегородке. Излечение подобного недуга оперативным путем еще ни разу до этого не было осуществлено.

Оперировать такого важного больного имел право только сам директор института, профессор Бураковский. Он выразил опасение, что операция лишь ускорит конец. Но и ничего не предпринимать - роковая потеря времени. Только после приказа "сверху" Бураковский мог принять окончательное решение.

Позвонил Мессинг:

– Тайбеле (так звал меня только Мессинг), – передай своему шефу, пусть немедленно приступает к операции. Это мой друг, и я советую не терять времени, ни секунды!

Я рассказываю о колебаниях Бураковского, но Мессинг перебивает меня:

– Все закончится благополучно, заживет, как на собаке. А твой шеф будет представлен к награде. Так ему и скажи.

Не видя иного решения, Бураковский согласился на операцию, рассчитывая только на чудо.

Прошли первые критические дни, и вот уже Жуковского переводят в клинику им. Бурденко на долечивание – опасность миновала. А Бураковскому присвоили звание члена-корреспондента Академии медицинских наук СССР и вручили орден за удачно проведенную операцию.

Когда я позже спросила Вольфа Григорьевича, шел ли он на риск с генералом Жуковским, советуя немедленную операцию, то Мессинг ответил:

– Я об этом даже не думал. Просто в сознании возникла цепочка: "операция-Жуковский-жизнь..." и все.

И, вот …

В конце октября 1974 года утром раздался звонок. Мне позвонила врач из нашего института и сказала:

– Ваш друг Мессинг находится у нас... Ему плохо, и ему предстоит тяжелая операция по замене подвздошных и бедренных артерий.

Позже его ведущая, Валентина Иосифовна, поведала мне весьма прискорбную подробность. Когда она под руку провожала Вольфа Григорьевича к машине, чтобы ехать в клинику, он остановился на полпути, печально оглянулся на свой дом и с надрывом сказал:

– Я больше его... не увижу.

Оперировал его профессор Анатолий Владимирович Покровский, истинный виртуоз и чародей. Операция прошла блестяще.

В послеоперационный период у Вольфа Григорьевича развился аталектаз легкого, или, выражаясь общепринятым языком, спадение легочной ткани. Врачи, однако, надеялись вывести его из этого состояния. Но на другой день отказали почки. В таком напряжении и тревоге прошло несколько дней.

9 ноября позвонил мне заведующий отделением и сообщил, что 8 ноября в 23 часа скончался Вольф Мессинг.

Подошло время отправляться в путь дальний и последний. По закону бывшего Советского Союза каждая могила регистрировалась за близким родственником или доверенным лицом умершего. За этим же человеком оставалось право выбора места захоронения и решения всех вопросов, связанных с похоронным обрядом. У Вольфа Григорьевича никогда не было детей, всех родных его истребил Гитлер, и эту честь отдали мне, как близкому другу Мессинга в течение 30 лет. Я высказала пожелание, чтобы Вольф Григорьевич был похоронен рядом с его супругой Аидой Михайловной.

Его похоронили на Востряковском кладбище рядом с женой Аидой Михайловной.

Данное себе обещание я выполнила – книга моя "Вольф Мессинг - человек-загадка" переведена на английский и испанский языки и дважды издавалась на русском. И, не дождавшись в течение 16 лет установления памятника государством, я в 1990 году вылетела из Лос-Анджелеса в Москву и установила его на свои средства.

Мозг Мессинга, по его просьбе, был передан ученым, во 2-ю Градскую Больницу. Исследование этого мозга позволили сделать вывод, что он ни чем не отличается от мозга обычного человека.

Примечание

I. В основу представленной выше биографии Мессинга Вольфа Георгиевича положена его версия в литературной обработке М.В. Хвастунова, опубликованная в 1965 году, в книге Вольф Мессинг «О самом себе».

Михаил Васильевич Хвастунов в конце 50-х гг. возглавлял отдел науки “Комсомольской правды”. Это был самобытный человек, даже внешне — рослый, красивый, отличный организатор, терпеливый педагог. Некоторые журналисты отдела называли его Учителем, а в журналистских кругах Москвы — проще, но тоже уважительно — Мих-Васом.

Он был веселым, увлекающимся человеком, буквально фонтанировал идеями, легко расставался с ними, даря их людям, но одна его идея была воплощена в жизнь и жила долго. Имеется в виду созданный им “Клуб любознательных” — последнюю страницу в “Комсомольской правде”, где он и его ученики печатали, как правило, научные сенсации, иногда, быть может, и сомнительные.

Если быть совсем точным то при написании первой версии были также использованы:

Вольф Мессинг /Автор-сост. Н. Непомнящий. – М.: Олимп; ООО «Фирма «Изд. АСТ», 1998. – 208 с.

Строгин В. Л. Вольф Мессинг. Судьба пророка. – М.: АСТ – ПРЕСС КНИГА, 2002. – 336 с., ил.

Володарский. Э. Вольф Мессинг. Видевший сквозь время: [роман] / Эдуард Володарский. – СПб. : Амфора. ТИД Амфора, 2007. - 559 с.

Димова Н. «Вольф Мессинг. Драма жизни великого гипнотизёра», Москва, «Вектор», 2007;

Но особое место занимают книга Татьяны Лунгиной «Вольф Мессинг – человек загадка» и воспоминания журналиста Вадим Сергеевича Чернова. Они значительно дополнили информацию по отрезку жизни Мессинга с 1954-60 по 1974 г

Лунгина Татьяна знавшая Вольфа Мессинга на протяжении 33 лет долгое время вела скрупулезные записи всех мельчайших обстоятельств его жизни, самых мимолетных впечатлений, хоть как-то к нему относившихся. Она понимала, что любые житейские мелочи, кажущиеся на первый взгляд незначительными, возможно, помогут в будущем приоткрыть хоть какую-то частицу его тайны.

Вадим Сергеевич Чернов. Свое первое интервью Мессинг в 1960 году дал отделу науки «Комсомольской правды». Оно было напечатано в старейшей рубрике «Клуб любознательных». О нём напоминает литературно-художественный журнал «Южная звезда», № 1, 2004 г. Написал его бывший журналист «Комсомольской правды» Вадим Чернов. В 1960-х он работал в отделе науки. Вадим 15 лет дружил с Мессингом и потому знает о нем все. Или почти все

Автором особой, второй версии о Вольфе Мессинге является:

Шенфельд Игнатий Норбертович (Нотанович), родился в 1915 году 22 февраля во Львове. Там же окончил филфак университета. Печататься начал в 1935 г. как поэт и переводчик. В январе 1943 г. в Ташкенте был арестован по доносу. 10 лет — по тюрьмам и лагерям архипелага ГУЛАГа. В 1956 г., после отбытия еще и трехлетней ссылки, возвратился в Польшу. С 1971 г. живет в Западной Германии. Повесть «Раввин с Горы Кальвария или загадка Вольфа Мессинга» опубликовал в 1989 году в журнале «Грани» (№№ 153 и 154), издаваемом на русском языке во Франфурте на Майне.

II. Николай Николаевич Китаев автор – “Криминалистический экстрасенс Вольф Мессинг: правда и вымысел” Издательство Байкальского государственного университета экономики и права, Иркутск, июнь 2006 года основной пользователь повести И. Шенфельда «Раввин с Горы Кальвария или загадка Вольфа Мессинга».

Китаев на базе своих многолетних исследований приходит к следующим выводам:

“1. Нет ни одного документально подтвержденного случая, чтобы В. Мессинг оказал помощь правоохранительным органам или спецслужбам, используя парапсихологические феномены телепатии или ясновидения.

2. Вольф Мессинг не обладал никакими сверхъестественными качествами психики. Его многолетние выступления с «психологическими опытами» обусловлены способностью улавливать идеомоторные акты человека-индуктора. Все публичные номера Мессинга успешно повторяли другие артисты, не претендующие на обладание парапсихическими способностями.

3. Наиболее эффективные фрагменты биографии В. Мессинга «О самом себе», создавшие ему широкую рекламу, являются откровенным вымыслом.”

Для полной убедительности там же он приводит следующие рассуждения:

“… существуют определенные критерии объективности работы исследователя. Раз налицо расхождение в источниках, автор обязан объяснить, почему в данном случае он отдает предпочтение этому свидетельству, а не другому. Если же он подгоняет факты из разных источников под свою версию, руководствуясь исключительно субъективными представлениями или конъюнктурными соображениями, то его утверждениям нельзя верить.”

И как не странно его книга, возможно, как раз тот случай и это легко доказать:

Во-первых, подчеркнем, что речь идёт конкретно о Вольфе Мессинге, а Китаев, чтобы усилить негатив относительно Мессинга использовал прием подмены – сокрушая, на двух пятых текста своего сочинения, лживые вымыслы других людей, чтобы тень их недобросовестности легла на Мессинга т. е. к котлетам подбрасывал мух. Хотя вполне мог оговориться также как мы в случае со Строгиным В. Л., автором книги – Вольф Мессинг. Судьба пророка, в которой он запустил утку про Мессинга и Василия Сталина.

Во-вторых, Н.Н. Китаев несмотря на свои многолетние исследования и безоглядное доверие к книге И. Шенфельда, которую положил в основу большинства своих доказательств, не увидел откровенного обмана в предложенной тем истории юности и вхождения во взрослую жизнь Мессинга. А обман на поверхности и заключается в замене ассистента на индуктора – между тем это абсолютно разные роли и у них должны были быть принципиально разные телепаты, а вот как Мессинг из одного телепата превратился в другого Шенфельд не объясняет.

В-третьих, А. А. Протасевич в предисловии книги “Криминалистический экстрасенс Вольф Мессинг: правда и вымысел” пишет:

“Н. Н. Китаев в полной мере пользуется сведениями из архивов И. В. Сталина и А. Гитлера, КГБ СССР и КГБ Республики Беларусь, из крупнейших архивных хранилищ России, Грузии, Польши и ФРГ, из национальных библиотек России и Польши, что вызывает уважение и доверие к результатам его исследований.”

К сожалению Протасевич не замечает, что по аналогичным ответам относительно Мессинга и Шенфельда делает совершенно противоположные выводы.

Китаев решает вопрос – были ли встречи Мессинга со Сталиным, ссылаясь на материалы:

“Вот что ответил мне начальник отдела архивного государственного департамента республики Грузия Ф. Данелия: «В государственных архивах Грузии нет документов, подтверждающих встречу И.В. Сталина с артистом В.Г. Мессингом в 1940 – 1953 гг. Их нет и в бывшем партийном архиве Грузии (ныне — архив Президента Грузии). Советуем обратиться в Москву, в архив КГБ или Центральный партийный архив». Заместитель начальника Центрального архива ФСБ РФ А.П. Черепков сообщил: «В Центральном архиве ФСБ России сведений о встречах и контактах Мессинга В.Г. со Сталиным И.В. и Берией Л.П. не имеется»

Директор архива К.М. Андерсон ответил мне так: «Российский государственный архив социально-политической истории сведениями о встречах и контактах И.В. Сталина с Вольфом Мессингом не располагает. В журнале «Исторический архив» (1994, № 6; 1995, №№ 2, 3, 4, 5 – 6; 1996, №№ 2, 3, 4, 5 – 6; 1997, № 1) публиковались записи лиц, принятых И.В.Сталиным в его кремлевском кабинете. Данные о приеме Вольфа Мессинга в журнале отсутствуют».”

Вывод Китаева – встреч у Мессинга со Сталиным не было.

А была ли встреча Мессинга с Шенфельдом в тюрме Ташкента. Для решения этого вопроса Китаев располагал следующим материалом:

“Сотрудник Генеральной прокуратуры Республики Узбекистан Е.Т. Агзамходжаев сообщил мне (Китаеву): «Ваше заявление об оказании помощи в получении информации об аресте и освобождении органами НКВД Узбекской ССР в 1942-43 годах Мессинга В.Г. прокуратурой республики рассмотрено… Информационный центр МВД и службы национальной безопасности Республики Узбекистан какими-либо сведениями в отношении Мессинга В.Г. не располагают…» [62].

Аналогичного содержания ответ я (Китаев) получил от начальника подразделения министерства национальной безопасности Республики Туркменистан А. Оразова: «Архивы министерства национальной безопасности и министерства внутренних дел Туркменистана сведениями о Мессинге Вольфе Гершиковиче не располагают» [63].”

Вывод Китаева – а встреча Мессинга с И. Шенфельдом безусловно была.

Возможно его загипнотизировал Шенфельд фразой: «Так начались наши разговоры, разговоры двух евреев, которых посетило одинаковое горе…»

Такова объективность в доказательствах Китаева.

Наконец, приведенная выше кратчайшая биография Мессинга составленная из рассказов очевидцев, которые явно не были в сговоре, также противоречит выводам Н. Н. Китаева.